На десятом году занятий спортом, завоевав две золотые олимпийские медали и получив две медали Международного союза конькобежцев за мировые рекорды, я получил телеграмму: «Ждем на родине. Туляки». Упаковав медали, я отправился в путь. На торжественном вечере в Туле сидел в президиуме рядом с Яковом Ивановичем Яковлевым. Первый учитель влюбленно смотрел на меня, иногда проводил рукой по пиджаку и спрашивал шепотом:

— Римский костюм?

— Ага! — говорю. — Из ГУМа.

Скромнейший, дорогой мой человек,

Яков Иванович! Уже семь лет, как я не тренировался у вас. Но знали бы вы, как часто вспоминал я Тулу, наши занятия в Кремле! И вас, такого терпеливого, корректного, не по-спортивному мягкого. Иногда старался припомнить: какой у вас голос? Не мог. Вы никогда на нас не кричали. А сколько вы знали! И что поразительно — откуда знания? В институте ведь не учились?.. Большим спортсменом не были?..

Каким я пришел к вам, Яков Иванович? Помните? 1946 год. Я умел стартовать на коньках великолепно, разумеется для своего возраста. На первых двухстах метрах разгонялся так, как никто. Правда, потом сил у меня не хватало — был я после войны длинный и худющий, — почти просвечивался. По моим костям можно было изучать анатомию. Яков Иванович работал со мной над заключительной трехсотметровкой. Он советовал:

— Никогда не бросай коньки. Врачи нашли у тебя шумы в сердце... Кто их знает, в сердце не влезешь... Пока ничего не сказывается, но все может случиться. Будь больше на воздухе. Бегай короткие отрезки. В коньках движения плавные. В основном ориентируйся на спринт. Но не забывай и об остальных дистанциях. Особенно о полуторке. У тебя сейчас везде ровные результаты. Правда, быстроты тебе природа дала больше, чем выносливости. Но если с сердцем все будет нормально, разовьем и выносливость!..

И развивали... Помните, как наша тульская конькобежная секция стала знаменита на всю страну? Это когда на первенстве России никому не знакомый скороход из неконькобежной Тулы Евгений Гришин сумел установить с первой же попытки рекорд Советского Союза для юношей—-47,6 секунды. Сенсация для всех специалистов.

После финиша долго не объявляли моего результата. Забегали секундометристы, что-то уточняли... К судейской будке подошел высокий мужчина, он размахивал руками, был возбужден.

А я же, не подозревая, что установил всесоюзный рекорд, продолжал спокойно кататься по льду, пока не услышал:

— Молодой человек, зайдите к главному судье!

Ко мне обратился тот самый высокий мужчина, который разговаривал с секундометристами. Позже я узнал, что это был известный конькобежец и тренер Евгений Лечфорд. Он был насторожен.

— Сколько вам лет, молодой человек?

— Я уж лучше покажу метрики. Специально захватил, — засмеялся я.

— Ну что ж, покажите!

Метрики были просмотрены со всей аккуратностью и щепетильностью Евгения Иосифовича Лечфорда. Наконец он заулыбался:

— Поздравляю... Рекорд ваш! Знаете, молодой человек... — и он стал давать мне десятки советов, которые я старался запомнить и, разумеется, не запомнил, потому что их было очень много.

Выйдя из кабинета Лечфорда, я собрал свой рюкзачок, надел шапку и пошел с катка. А вдогонку летело:

— Новый всесоюзный рекорд установил Евгений Гришин...

Утром в гостинице меня ждала телеграмма: поздравляли с успехом. И подпись: «ЦЕКАМОЛ». Яковлев долго вертел телеграмму, стараясь разобраться в слове «ЦЕКАМОЛ». Наконец понял:

— Центральный комитет комсомола...

Долго мое выступление на первенстве РСФСР было предметом обсуждения. Получалась странная вещь — многие годы ученики Лечфорда не знали себе равных, это была сильная школа скороходов, которая могла гордиться своими традициями. И вдруг все перемешалось! Какой-то мальчишка обыграл всех и умчался назад в свою Тулу!..

Спорам о тульских скороходах, наверное, не суждено было кончиться, если бы в Туле существовали такие же условия для тренировок, как в Горьком. Но в секции Яковлева не было элементарного — льда, раздевалки...

Только сам Яков Иванович, неисправимый энтузиаст, да небольшая группа его учеников. Конькобежцам в Туле уделялось мало внимания — это же не велосипед! А Тула, сами понимаете, жила и жива будет велосипедом.

Еще один эпизод тех лет остался в памяти. В Туле я пробежал пятисотку с мировым рекордом для взрослых. Но мне не столько запомнилось это, сколько находчивость моего учителя. Неожиданно Яковлев предстал передо мной в новом качестве. А было так: у меня затупились коньки. (На тульском катке, когда ветер дул со стороны оружейного завода, кататься было нельзя: лед делался похожим на наждачную бумагу и покрывался копотью, и коньки мгновенно становились тупыми.) Камней для точки у нас с собой не было. Я пал духом.

Тренер Яковлев посмотрел лезвия, покачал головой:

— Снимай! Иди в город. Отвлекись, читай афиши... Коньки скоро будут готовы!

Прихожу через пять минут.

— Поточены прекрасно! — и подает коньки. — Но ты не пробуй их, не смотри. Договорились?

Надел коньки. Вышел на лед. Пробежал. Яковлев улыбается:

— Как держали?

— Отлично!

— Снимай! Не смотри на них! Сейчас еще раз подточу.

Подточил.

Закончил я и вторую дистанцию. Но тут уже посмотрел на коньки: ужас! Да ведь он их точил крупным камнем, карборундом, которым драят коньки на стадионах для массового катания!..

Летом 1947 года учащихся граверной школы, где я учился, послали на работу в колхоз. Яков Иванович сказал на прощание:

— Больше работай, не гнушайся трудом. Ворочай сено, копай ямы, учись держать косу... Тебе надо нарастить верх — плечи.

В колхозе мы жили в сарае. Петухи по утрам будили нас. Когда лил дождь, крыша сарая напоминала решетку — с потолка капало, словно в душевой.

После работы в колхозе я поехал в Ригу — там сильнейшие конькобежцы страны собрались на летний сбор. В Риге я впервые узнал, что такое вкусно есть. Раньше я ел только картошку в мундире и манную кашу, сваренную на воде. А здесь можно было выпить... две чашки компота, съесть настоящий кусок мяса!..

За лето поправился на восемь килограммов. И для меня это обернулось трагедией. При моей быстроте связки привыкли к определенным нагрузкам, а здесь лишних восемь килограммов! Начались травмы — бесконечные и мучительные. Колена, голеностопа. Растяжения и разрывы.

Весь следующий сезон бежалось плохо. Проигрывал все, что можно было проиграть.

В 1948 году меня вызвали на первенство РСФСР, которое разыгрывалось в Москве на стадионе Юных пионеров. Свободные часы я проводил на катке «Динамо», где сильнейшие скороходы страны готовились к первенству мира. Надо было учиться у них — техника моя была далека от совершенства.

В конце зимы в Свердловске на тренировках неожиданно пришел ход. На первенстве ВЦСПС я стал чемпионом. До мастерских секунд мне оставалось совсем немного.

Летом увлекся легкой атлетикой. Стометровку бегал за 11,1. По тем временам это был второй результат в стране среди юношей. От всесоюзного рекорда Левана Сападзе меня отделяли ничтожные доли секунды. Я уже подумывал: а не собрать ли мне коллекцию значков мастеров спорта по нескольким видам — конькам, велоси-педу, легкой атлетике, лыжам, боксу, прыжкам с трамплина?..

Как давно это было!

Кончался 1949 год. Я учился быть спортсменом.

Чувствовал, что не хватает знаний. Часто я терялся, когда разговор шел о литературе. За чтением моим никто не следил. Систематического образования не было. Все в жизни давалось неимоверным трудом. Только постепенно приходило свое видение мира и свое понимание труда спортсмена. Конечно, это были еще скороговорки, лохмотья, клочки, кусочки, и потому я старался оставаться в тени.

Как-то известный тренер по велосипеду Леонид Шелешнев предложил переехать в Москву.

— Все удобства создадим... Классным можешь стать спортсменом, — говорил Леонид Михайлович.

А мне не хотелось уезжать из Тулы. Решил посоветоваться с Яковом Ивановичем.

— Вот видишь, и спортсменом стал большим! И знаешь, как, что, чего. А маленького своего вопроса решить не можешь. Как говорят, легче узнать закон движения звезд на небе, чем понять закон движения воды в ручейке, — сказал Яковлев.

— А что вы посоветуете? — Мне важно было знать мнение тренера. Как он скажет, так я и сделаю.

— Ничем помочь не могу. Я отдал тебе все свои знания. Здесь и мне предлагали переехать в Москву, чтобы я тренировал тебя, — пришлось отказаться. Иди один, Женя! В жизни не потеряешься. А мне стыдно держаться за твою юбку. Спасибо, что посоветовался!

Что мне еще сказать о первом своем тренере Якове Ивановиче? Я не встречал в жизни человека, который бы отличался такой требовательностью к себе и который бы так недооценивал себя.

«Я отдал тебе все свои знания» — редко какой тренер признается в этом...

За сорок лет подобные слова я слышал еще только от одного педагога — Кудрявцева, второго и последнего моего тренера.